Филолог, профессор РАНХиГС, Оксфордского университета, Шанинки Андрей Зорин: Свобода внутри университета — это хорошая и правильная вещь

• 21.05.2020

В чем разница между публичной лекцией и лекцией по расписанию? Чем полезен неквалифицированный feedback? Можно ли прочитать 90-томное собрание сочинений Льва Толстого «от корки до корки»? Об этом в беседе с корреспондентом сайта Президентской академии рассказал известный филолог, автор только что вышедшей книги «Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения», преподаватель Школы актуальных гуманитарных исследований ИОН РАНХиГС Андрей Зорин.  

– Андрей Леонидович, вместе с доцентом Школы актуальных  гуманитарных исследований РАНХиГС Ильей Жениным вы преподаете часть курса, который называется «Нация и национализм». Расскажите о вашем впечатлении об аудитории?

– В разные годы я преподавал в хороших университетах трех стран – Америки, Англии, но прежде всего, разумеется, России. И скажу, что это, в общем, похожий контингент. Есть сильные студенты, есть не очень. Есть интересующиеся и – сохраняющие к предмету обучения дипломатический нейтралитет.

– Давайте уточним: вы говорите это на основе фактов или интуитивных догадок? К примеру, перед вами незнакомая аудитория. Вы входите на кафедру, полностью раскрываете тему занятия, уходите. Тогда откуда получаете представление о подготовке и увлеченности тех, кто вас слушал?

– Я никогда так не преподаю. Вещать с кафедры – это XIX век, донесенный до наших дней советским массовым преподаванием. Я вообще не понимаю, кому и зачем это сейчас нужно. Интернет завален хорошими лекциями – нажми на кнопку и послушай. Я всегда работаю в контакте с аудиторией. Задаю вопросы, провоцирую их, реагирую на feedback, изучаю их знания, стараюсь их «завести».

Конечно, бывает, когда аудитория молчит. Скажем, если народу слишком много или выступление записывается. Но все равно за лекцией следуют вопросы. Может получиться и так, что студентов включить не удается, и приходится почти все время говорить самому. Но выхожу я с такого занятия с чувством, что оно не удалось.  

По-моему, суть преподавания состоит в том, что ты разговариваешь с теми, кто пришел тебя послушать. И, конечно, приятно, когда аудитория ловит все твои аллюзии на лету, когда у нее сильная база. Но студенты сейчас знают мало, это явление повсеместное.

«Feedback показывает, как втянуть их в разговор» 

– Некоторые ученые педагоги признаются, что используют в  преподавании метод «свежей головы». В роли последней выступают  самые отважные из малознаек, которые открыто делятся с лектором безумными идеями. Причем их глупости, как ни странно, оказывают зачастую на науку действие мощного локомотива. Вы случайно так не поступаете?

– Нет-нет, я практически никогда не читаю в бакалавриате курсов, связанных с моими исследованиями. В этом смысле похвастаться, что выношу с этих занятий что-то существенное для своей работы, не готов.

Другое дело, что я очень ценю feedback, в том числе и неквалифицированный. Потому что он показывает, как втянуть аудиторию в разговор: на что они реагируют, чем заняты их мысли, что для них может стать полезным. Если человеку интересно – ну и пускай говорит что-нибудь невежественное. Ничего страшного, разберемся.

Знаете, я всегда был либеральным преподавателем. Во время знакомства честно предупреждаю, что готов терпимо относиться и к невежеству, и к наглости. «Единственное мое требование к вам, – говорю я обычно новым слушателям, – состоит в том, чтобы то и другое было по отдельности. Если ты ничего не знаешь, веди себя скромно. Если ведешь себя развязно, тогда что-нибудь выучи, чтобы твои амбиции имели основания».

На мой вкус, строгим имеет смысл быть только с серьезными и думающими студентами.

– Для вас важно, знают ли ваши студенты вас как автора книг, ученого, публичного деятеля?

– Я не ожидаю этого. То есть, у меня нет презумпции, что вы должны знать, кто я такой. Желательно, чтобы студенты уже на входе относились к любому преподавателю с уважением. К сожалению, с российскими студентами это бывает не всегда.    

Предварительное знакомство с твоими исследованиями существенно лишь в том случае, когда человек тебя выбирает в качестве научного руководителя диссертации. Тогда я бы хотел, чтобы соискатель знал, что я пишу, чем занимаюсь.

– Испытываете ли вы удовольствие от процесса преподавания? Ради чего вы появляетесь в аудитории?

– Вы знаете, это такая вещь многосоставная. Если тебя слушают, то, наблюдая за аудиторией, понимаешь, что ее цепляет. Не обязательно говорить о собственных исследованиях. Дорог сам факт, что ты можешь какие-то соображения высказать и получить на них немедленную реакцию.

Для меня полезно думать в процессе говорения. И тут, как во всяком разговоре, что-то даешь, а что-то получаешь. То есть это еще и продуктивный обмен.

С годами, когда у меня собственной энергии становится меньше, уже просто по возрасту, я все больше ценю возможность преподавать для взрослой аудитории. Это становится более для меня легко, естественно.

Дебютант онлайна 

– Недавно на популярном ресурсе вы прочитали онлайн-лекцию «Русский писатель. Феномен и миф», получая через специально организованный чат вопросы читателей. В этой связи и наш вопрос. Какое количество слушателей должно участвовать в беседе, чтобы она приносила вам радость?

– У онлайн-лекции своя специфика. Этот формат я только осваиваю, тут я дебютант. Хотя даже по виртуальным запискам понимаешь, на что люди откликаются, что им интересно.   

Публичная лекция, кстати сказать, тоже особый жанр. Это когда я прихожу в аудиторию, с которой мне не предстоит работать. Люди просто собрались меня послушать. Раз они пришли, значит, почему-то им специально это интересно. Или тема, или лектор, или и то, и другое.

Это не ситуация преподавания, когда ты систематически работаешь с одними и теми же закрепленными за тобой аудиториями, а разовый жанр. Я много читал публичных лекций. Это другой жанр, когда у тебя нет преподавательской задачи чему-то научить слушателей. Именно поэтому, на мой взгляд, публичная лекция не является образованием. Она, может быть, ближе к просвещению, развлечению. Нет?    

Культурная практика взаимного вампиризма 

– Путешествуя по Франции, Лев Толстой писал, что бессознательное образование (кафешантаны, кабачки, музеи, мастерские) «подкопалось под принудительную школу и сделало ее содержание почти ничем». А будучи в Англии, заметил: «Самый лучший университет – Кенсингстонский музей в Лондоне, где профессор вывешивает объявление, и все желающие могут придти и слушать». То есть, в отличие от вас, он все-таки полагал публичные лекции частью образования...

 – Знаете, для него очень важна была «свобода ученика». В Яснополянской школе ученики приходили и уходили, когда хотели. Свободу внутри университета я тоже приветствую. Это хорошая и правильная вещь.

Но, в частности, и Толстой свои яснополянские занятия проводил в диалогической манере. Он всегда и много разговаривал с детьми, о чем имеется масса интереснейших свидетельств.   

Семейное сотворчество

– Ваш отец – известный советский драматург Леонид Зорин, автор сценария фильма «Покровские ворота». Какое влияние оказало на вас общение с ним? Советовался ли он с вами по творческим вопросам?

– С отцом у меня были отношения очень близкие с самого детства. Но «советовался» – слишком широкая категория. Потому что он никогда ни мне, ни кому-либо другому не раскрывал свои рабочие замыслы вплоть до их осуществления. Это было его правило. Он говорил, что если начнет рассказывать, ему будет неинтересно работать.

Но когда работа заканчивалась, то и его домашние, и я в том числе (буквально с 9 –10 лет), были его первыми слушателями и читателями. Я читал все, что папа писал в рукописях, делал замечания, ставил галочки на полях. Так что на этой стадии – да, советовался. Он слушал, реагировал, иногда учитывал, иногда нет. В любом случае feedback от меня был для него существенен.     

– Можете привести пример?

– Помню, мы с моей мамой слушали пьесу «Измена» и вместе сделали вывод, что первый акт скучноват. Папа сказал: «Да-да, я это почувствовал, когда читал. Давайте подумаем, с какого момента становится интересно». Мы стали уже втроем думать, определили эту точку. И договорились, как можно перемонтировать первый акт, что выбросить, чтобы он сразу был динамичным.

– Ваша только что увидевшая свет книга «Жизнь Льва Толстого: опыт прочтения» содержит целый каскад мощных деталей, дающих новый свет известным фактам из жизни и творчества писателя. Что привело вас к этой работе?  

– Я написал ее для английского издательства Reaction book, а потом перевел для русского читателя.   

Если бы этого предложения не поступило, я вряд ли взялся за такую работу. Биографий Толстого много, как правило, огромные. Меня привлек краткий формат, заданный издательской серией. Идея показалась очень интересной: как уместить все в очень узкую рамку? Так я начал этим заниматься.  

Последняя книжка Павла Басинского о Льве Николаевиче в серии «Жизнь замечательных людей» тоже короткая, там 16 листов. Я хотел написать вдвое короче, но... Уложился только в 9.

– Как выглядел кабинет филолога Андрея Зорина в разгар работы над этим проектом? Что лежало на вашем письменном столе, в закладках Google? 

– Прежде всего, есть 90-томное полное собрание сочинений Льва Толстого. Это текстологический шедевр. К счастью, оно выложено в сеть. Можно любую нужную тебе цитату вынуть, скопировать и положить в нужное место.

Есть, кроме того, гигантский мемуарный комплекс о Толстом, особенно во второй половине жизни. Он колоссальный и, честно говоря, мною охвачен далеко не целиком. Я сумел и поработать в толстовском архиве, читал семейную переписку.

«Прежде чем обратиться к тексту, задаю ему вопрос»

– Для того, чтобы найти в море информации искомый факт, надо заранее знать, что он там есть и где примерно спрятан. Значит, вы все эти мелочи держите в памяти?

– Да нет, я читаю и, если что-то обращает на себя мое внимание, сразу же копирую и перекладываю в специфический документ с соответствующим комментарием. Конечно, материал начинает вам что-то открывать, когда вы его о чем-то спрашиваете. Если же у вас нет к нему вопросов, он вам ничего не скажет. Естественно, с самого начала работы над биографией Льва Николаевича у меня были к нему свои вопросы. Когда я читаю нечто, что мне кажется тем или иным ответом на мой вопрос, я это обязательно выписываю.

– Интересные вещи происходят с культурой сегодня: некоторые вполне культурные люди говорят с высоких трибун о зомбировании россиян с вышек мобильной связи, о мировом заговоре, о чипировании... С мракобесием всегда титаны русской культуры боролись. Где сейчас голос таких титанов, при сегодняшнем расцвете мракобесия? 

– Очень большие режиссеры и актеры не обязательно должны быть умными людьми, не всегда одно с другим совпадает. Иногда да, а иногда нет.

Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов желание удержаться на поверхности. Так бывает, дарование иссякает, а ты привык к публичности, к славе, к успеху, не хочешь уйти и отчаянно цепляешься за популярность самым чудовищным и недостойным образом. Есть на эту тему гениальное стихотворение Тютчева, к нему ничего не добавишь.

«Когда дряхлеющие силы / Нам начинают изменять / И мы должны, как старожилы, / Пришельцам новым место дать, – / Спаси тогда нас, добрый гений, / От малодушных укоризн, / От клеветы, от озлоблений / На изменяющую жизнь; / От чувства затаенной злости / На обновляющийся мир, Где новые садятся гости / За уготованный им пир...».

Что же касается того, кто из деятелей культуры мог бы выступить с вполне осмысленной позицией, то многие выступают, но их не особо слышат. В целом, я думаю, проблема в том, что в сегодняшнем мире искусство как таковое перестало быть производителем универсальных базовых моделей человеческого поведения, переживания, эмоций.

Двести лет оно было в центре. И, естественно, люди, которые создавали эти модели, обретали огромный авторитет. Их суждения по всем вопросам были интересны. Сейчас, мне кажется, центр культуры ушел в другие области. Надо смириться с тем, что люди искусства и культуры и искусства ушли из центра общественного внимания и вряд ли туда вернутся.

Андрей Леонидович Зорин – советский и российский филолог, литературовед и историк, специалист в области истории российской культуры и интеллектуальной истории. Доктор филологических наук. Профессор кафедры славистики Оксфордского университета.  

Автор книг «Кормя двуглавого орла… Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII – первой трети XIX века» (2001), «Где сидит фазан… Очерки последних лет» ( 2003) и «Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века» (2016), специалист по русской литературе и культуре XVIII – XIX веков; область интересов – литература и государственная идеология, история эмоций.