Эксперт ШАГИ РАНХиГС Мария Моррис:«Каждый из нас нуждается в своем параде или празднике, с которыми себя ассоциирует»
Поделитесь с друзьями
Почему мы по-разному относимся к общественным и государственным традициям, праздникам? Какие культурные практики они отражают и как меняют дыхание общества? Об этом корреспонденту сайта Президентской академии рассказала научный сотрудник Школы актуальных гуманитарных исследований (ШАГИ) Института общественных наук (ИОН) РАНХиГС, доцент кафедры культурологии и социальной коммуникации Мария Моррис.
Нет, не согласна. Дело в том, что тут нужно различать декларативные позитивистские установки (написать и приказать можно все что угодно, де-юре) и реальные социальные практики. В глобальном смысле про это писали еще Эмиль Дюркгейм и Мэри Дуглас: по поводу того, что все ритуальные практики, в том числе праздничные, если понимать более расширительно, – не появляются в вакууме. Нельзя просто взять и насильно заставить нечто праздновать – точнее, можно, но реальной традицией это не будет, как минимум первоначально. Ритуал всегда отражает какие-то реальные социальные паттерны: будь то запрос на коммеморацию (способ, с помощью которого укрепляется и передается память о прошлом – Ред.) или еще что-то.
На самом деле Новый год – это перекодированное Рождество
– История знает довольно много примеров, когда какие-то праздники пытались ввести или, наоборот, запретить. В итоге ничего путного из этого не получалось. Некие условные «PR-службы» должны были адаптироваться к vox populi. Например, это случилось с Новым годом и Рождеством в Шотландии в XVI – XVII веках. Когда там победила Реформация, естественно, возникла кампания против празднования Рождества, потому что Рождество и праздничные традиции вокруг Рождества связывались именно с католической литургической традицией, носители которой воспринимались как «враги народа».
Однако люди привыкли праздновать Рождество зимой, в конце декабря. И оказалось, что если пытаться им это запретить, они будут делать это подпольно и получать ореол мучеников. Поэтому Шотландия – одна из немногих западноевропейских стран, где Новый год с 31 декабря на 1 января имеет большую семантическую нагруженность и шире празднуется, чем Рождество, которое приходится на 25 декабря.
Исторически шотландский Новый год (Хогманей) – это, конечно, очень старый праздник, ближайший «родич» норвежского Йоля. Но его популярность в Шотландии во многом связана с тем, что с точки зрения зимнего календарного цикла – это отчасти Рождество, которое просто «переехало» на несколько дней вперед.
Тут Шотландия внезапно совпадает с постсоветским миром. И, кстати говоря, как раз празднование Нового года в его современном виде в России это тоже давняя попытка как-то перекодировать в новых атеистических советских реалиях старое доброе Рождество.
В советские годы любой государственный праздник был желанным и безусловным торжеством почти для каждого из 250 млн граждан, подразумевал четкий набор обычаев и норм. И в этом был свой «айс» и колорит. А что изменилось сейчас?
Вообще с антропологической точки зрения смена этических парадигм и соответствующая смена отношения к устоявшимся практикам, в том числе праздничным, это, как говорится, норма.
Дело в том, что ни одна культура не может существовать в вакууме. О чем, кстати, писал Юрий Лотман. В ней есть: а) условное «ядро», то есть то, что считается нормативным и основополагающим, и b) условная «периферия» – пространство соприкосновения с иными традициями, где могут твориться самые необычные и даже пугающие, с точки зрения «ядра», вещи. Но соль в том, что постепенно те или иные веяния с периферии проникают в ядро культуры, закрепляются в нем и становятся новым ядром.
Именно так культура обновляется, адаптируется и продолжает жить. То есть с этой точки зрения рецепция (заимствование) новых практик, в том числе и праздников, это не просто нормально и хорошо, но неизбежно.
Причем, замечу, даже устоявшиеся практики могут со временем наполняться диаметрально противоположным содержанием. С теми же самыми гендерными праздниками такое происходит уже как минимум на второй круг. Международный женский день изначально связывался прежде всего с борьбой женщин за свои права, в том числе на справедливую оплату труда и за избирательное право. Так что «День любви, весны и женственности» – это довольно-таки «новодельное» прочтение.
Точно так же и гендерность праздника 23 февраля, к примеру, сформировалась в восприятии общества далеко не сразу. Изначально он назывался «Днем Красной Армии» и, строго говоря, является профессиональным праздником советских (а затем и российских) военнослужащих. А вовсе не неким условным «Днем мужчин». Таким образом, гендерные праздники уже успели однажды поменять свое семантическое наполнение. Нет никакой трагедии, если они поменяют его еще раз.
А что касается религиозных праздников, то их бывает сложно различать как собственно религиозную и культурную практики. Изначально религиозный праздник может стать совершенно светским. Это по большей части и произошло, например, с российскими версиями Дня св. Патрика или Днем св. Валентина, рецепция которых в нашей стране, конечно же, весьма слабо связана с культом этих святых (которые, кстати, и православные святые тоже). И это абсолютно нормальный кейс кросскультурного обогащения, за счет которого живет и развивается культура. В частности, российский День св. Патрика уже успел породить ряд специфических локальных традиций. А некоторые из них (например, неформальный парад на Арбате) уже, кажется, успели и слегка увянуть.
Иными словами, я бы сказала, что праздновать (или не праздновать) любые праздники нужно прежде всего с пониманием, что если какие-то практики меняются, получают новое прочтение, то это вовсе не катастрофа. А, наоборот, признак того, что общество дышит, развивается и живет.
Irish Week. Абсолютно народная история
Давайте поговорим о Дне святого Патрика, который празднуется 17 марта.
Какое-то время назад в прессе периодически появлялись «апокалиптические» тексты. Дескать, вот, иностранные праздники наступают, размывая нашу культуру. Это, конечно, было очень смешно. Начнем с того, что День св. Патрика, покровителя Ирландии, это de jure и православный церковный праздник.
А что касается парадов «в зеленом» и в килтах, то это, как ни забавно, даже не аутентичная «ирландская» традиция в строгом смысле. Это традиция диаспоры. В Ирландии светские парады в День св. Патрика стали проводиться в качестве государственного атрибута праздника только в начале XX века, а до того он был именно что церковным. А что касается ирландской диаспоры, то еще в XVIII веке первый парад в честь святого Патрика прошел в Америке. Что и логично, ибо диаспора, особенно стигматизируемая на новом месте, активнее стремится конструировать и транслировать свою идентичность.
У нас он вполне себе прижился. Вспомните парад в Сокольниках: это абсолютно светская, неконфессиональная традиция. Нормальная карнавальная культура.
Насколько широко отмечают студенты этот день?
Более чем. Я, когда училась, праздновала. Правда, в прошлом году случился коронавирус, а нынче, похоже, мне будет некогда идти на парад. Но год назад и я, и мои друзья праздновали. Для творческих ребят, студентов, аспирантов, особенно тех, кто увлекается ролевыми играми, исторической реконструкцией, любит рок- и фолк-музыку, День св. Патрика – очень важное событие.
При этом они вовсе не обязательно будут что-то знать и понимать про ирландскую культуру, помнить, в каком веке жил святой Патрик. Но это такой день, когда люди, объединенные определенной эстетикой, хобби, могут выйти и порадоваться, устроить карнавал – который изначально проходил на Старом Арбате.
И не случайно, когда его «разрешили» и стали делить эту площадку уже вместе с мэрией, с посольством Ирландии, «официально» праздник принимал парк Сокольники. Но потом многие все равно отправлялись оттуда на Арбат и устраивали свой отдельный неформальный парад. Не потому, что парад в Сокольниках чем-то плох, а просто был запрос на самоорганизацию. На то, чтобы делать что-то снизу, внесистемно, абсолютно самодельно и неформально. Вот почему. Изначально это была абсолютно низовая, народная история.
«Арбатское продолжение» продемонстрировало, что для части празднующих главным было то, что это именно свой, народный праздник – нечто, что происходит исключительно на горизонтальном уровне. А официальный парад, хотя он очень красивый, воспринимался некоторыми как «ненастоящий».
Будни и праздники непослушания
Слушая вас, я почему-то вспомнил Швецию. В Стокгольме, в одной из лучших школ, 9-классники выбирают «дежурных ангелов» из числа уважаемых ими сверстников. Эти ангелы работали нашими гидами, когда мы посещали школу. Они отвечают за дисциплину, хорошее настроение друзей. То есть, и это тоже праздник индивидуальности, ролевая игра. А вот пионерский лагерь в СССР «Маяк». Здесь придумали «День, когда все перепуталось» («Ералаш»), свой ЧМ по футболу, пионерскую «Дачу»...
Эти примеры очень хорошо показывают, что праздники (нашего класса, дружины) – это же еще и инструмент выстраивания идентичности. Видимо, это был очень хороший детский коллектив, с которым действительно хотелось себя ассоциировать, раз эти праздники действительно закрепились и их праздновали искренне. Если бы речь шла о каком-нибудь плохом лагере, куда детей просто сгрузили как чемоданы, то, думаю, там бы все было по-другому.
Другая (негативная) традиция мирового калибра – закрывать детей в вакууме одновозрастных классов на 9 – 11 лет. Это своего рода антипраздник, школа Коменского. Ну как из нее выскользнуть? Свершилось чудо – 1995 год, Москва, «Школа самоопределения» Александра Тубельского. Этот человек позволил детям 5 –7-х классов выбирать себе друзей на 45 минут. И менять их каждый урок. Вы знаете, что произошло? Больше 90% детишек... не двинулись с места. Вот мощь культуры, созданной Яном Коменским! Этой истории нет равных, она поражает. Потому что оказалось, что скрепы внутри нас, перенимаемые от родителей, держат сильнее цепей.
Отмечу еще, что такие «праздники непослушания» как раз и нужны, чтобы поддерживать стабильность системы. Это такой отводной канал, чтобы выпустить пар. Тут, опять же, можно напомнить про карнавальную культуру по Бахтину и Гуревичу – схема в чем-то похожая. Средневековое общество с довольно жесткими – как минимум, до XIV века и глобальных социальных сдвигов после Черной Смерти и Столетней войны – внутрисоциальными границами сохраняло стабильность в том числе и за счет того, что в определенные лиминальные периоды эти границы можно было дозволенно нарушать. Чтобы затем вернуться к привычному status quo.
Спасибо вам за интервью.
© РАНХиГС
