Ампутированная идентичность:«расширения» человека в позднесоветском кино
Николай Поселягин, кандидат филологических наук, доцент кафедры гуманитарных дисциплин факультета Liberal Arts ИОН принял участие в международной конференции в Женеве "Телесные девиации в русской культуре".
Конференция проходила с 23 по 24 февраля и была посвящена особенностям телесности, телесным кодам и телесным девиациям в русской культуре. Конференцию организовали филолог-славист, доцент Женевского университета Анник Морар и ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН Константин Богданов.
Николай Поселягин отметил, что не смотря на то, что организаторы конференции - филологи, тематика конференции носит общекультурологический характер. На конференции были представлены доклады по культурной антропологии, философии, доклад Николая был посвящен киноведению.
Предлагаем вам ознакомиться с тезисами доклада "Ампутированная идентичность:«расширения» человека в позднесоветском кино", представеленного Николаем на конференции.
Тем не менее на их фоне выделяются фильмы другого рода, в которых «расширение» человека – неотъемлемая его часть, а отрыв от этого расширения – основной сюжетообразующий элемент. Только благодаря расширениям персонаж способен ощущать себя и действовать как полноценный человек; лишение расширений оказывается сродни ампутации, он теряет ключевую часть себя. Это происходит потому, что данные медиа становятся частью идентичности персонажа и функционально приравниваются к важнейшим органам его тела (а сам персонаж, использующий то или иное расширение своего тела, превращается в некий функциональный аналог киборга или, в более радикальном случае, даже кентавра).
Как правило, данные расширения представляют собой разного рода механизмы. Так, героиня «Крыльев» Ларисы Шепитько, военная летчица, теряет смысл жизни, лишенная доступа к самолету [1]; повзрослевший Шурик в гайдаевском фильме «Иван Васильевич меняет профессию» преображается за постройкой машины времени; герои фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года» готовы пожертвовать своими жизнями, чтобы эксперимент на атомной установке прошел успешно. Во всех этих случаях механическое устройство, ставшее расширением для того или иного персонажа, играет важную символическую роль. Оно вырывает его из детерминированности и контроля окружающей повседневной среды и дает ему возможность физически ощутить альтернативные (и при этом социально престижные) модели поведения, обеспечивает его правом на альтернативный (пусть и в пределах допустимого) образ мыслей. Персонаж не выходит за пределы собственного тела, зато расширяет его с помощью механических приспособлений, превращаясь в своего рода «киборга» – только не в физическом плане, а в социальном.
Более радикальный случай – когда расширением становится другое живое существо. Возникающий тогда функциональный «кентавр» интересен своей усложненной, гибридной идентичностью, поскольку расширение оказывается обоюдонаправленным: оба персонажа, которые стали его частями, являются расширениями друг друга. Такими гибридами предстают хозяин и собака в «Белом Биме Черное Ухо» Станислава Ростоцкого; Крис Кельвин и различные реплики Хари в «Солярисе» Андрея Тарковского; наконец, различные ипостаси Дракона в «Убить дракона» Марка Захарова и человеческое vs. медвежье тело в его же «Обыкновенном чуде». Здесь уже речь идет не столько о социальной субверсии, т.е. о преодолении рамок повседневности и механической «надстройке» над ней, сколько о субверсии онтологической – о способах выйти за рамки целостности своего собственного тела. Альтернативой тогда становится не иная сеть социальных отношений, в которую попадает персонаж, а иная телесность и связанная с ней принципиально иная самоидентификация, когда у героя больше не остается единой стабильной точки отсчета для определения собственного «я». Каждая ипостась такого гибрида (включая животных) претендует на то, чтобы стать этой точкой отсчета, однако в результате всегда оказывается, что она ущербна и не самодостаточна – до тех пор, пока не обретет свое «ампутированное» альтер эго.[1] Позже самолет как значимое расширение человеческого тела и человеческой идентичности превратится в своего рода локальное клише, возникая в позднесоветских фильмах разных жанров – от «Мимино» до «Экипажа».
